Читать книгу "Бумажный зверинец (сборник)  - Кен Лю"

Но другого выбора у меня не было. Все технические специалисты, которые вроде меня не являлись американцами, чувствовали, что наша обязанность состоит в участии в программах взаимного культурного обогащения в школе – рассказать другим все, что только возможно.

– Все камешки выглядят одинаково, – сказал Бобби, – и они не двигаются. Они какие-то скучные.

– А какая игра тебе нравится? – спросил я.

– Защитник от астероидов! – ответил Эрик. – Вот это классная игра. Там тебе нужно спасти мир.

– Я имею в виду не компьютерную игру.

Бобби пожал плечами:

– Шахматы, наверное. Мне нравится королева. Она такая мощная и отличается от всех остальных. Настоящая героиня.

– Шахматы – это игра коротких стычек, – сказал я. – Охват го намного шире. Здесь разворачиваются целые сражения.

– В го нет никаких героев, – упрямо твердил Бобби.

И я не знал, что ему ответить.

* * *

В Кагосиме негде было остановиться, поэтому все спали вдоль дороги в космопорт. На горизонте мы видели огромные серебряные эвакуационные корабли, сияющие на солнце.

Папа объяснил, что фрагменты, отколовшиеся от Молота, направлялись к Марсу и Луне, поэтому кораблям придется вывозить нас дальше в открытый космос, где мы окажемся в полной безопасности.

– Я хотел бы сесть у окна, – сказал я, представляя, как вокруг будут проплывать звезды.

– Ты должен уступить место у окна тем, кто младше тебя, – ответил папа. – Помни, что мы все должны чем-то жертвовать, чтобы выжить.

Мы сложили стену из наших чемоданов и завесили их тканью, чтобы хоть как-то защититься от ветра и солнца. Ежедневно к нам наведывались представители властей, чтобы раздать припасы и убедиться, что все хорошо.

– Сохраняйте спокойствие, – говорили они. – Мы знаем, что эвакуация движется очень медленно, но делаем все, что можем. Мест хватит всем.

Мы сохраняли спокойствие. Днем некоторые матери стали организованно проводить с детьми занятия, а отцы определили систему приоритетов, чтобы семьи с престарелыми родителями и маленькими детьми могли первыми подняться на борт, когда корабли будут наконец готовы.

Через четыре дня томительного ожидания заверения государственных представителей уже не звучали убедительно. Поползли слухи.

– Это корабли. С ними что-то не так.

– Строители наврали правительству, когда говорили, что все готово. Ничего не готово, и теперь премьер-министр просто боится признать правду.

– Я слышал, что готов всего один корабль, и на нем улетят только несколько сотен самых важных людей. Другие корабли – всего лишь пустые оболочки для отвода глаз.

– Они надеются, что американцы передумают и построят больше кораблей для своих союзников вроде нас.

Мама подошла к папе и прошептала что-то ему на ухо.

Тот покачал головой и остановил ее.

– Не говори так.

– Но ради Хирото…

– Нет! – Я никогда не видел папу таким злым. Он сделал паузу, проглатывая ком в горле. – Мы должны доверять друг другу и надеяться на премьер-министра и вооруженные силы.

Мама выглядела расстроенной. Я дотянулся и взял ее за руку.

– Я не боюсь, – сказал я.

– И это правильно, – сказал папа с облегчением, – нам нечего бояться.

Он взял меня на руки. Мне стало неловко, потому что он не делал этого с тех пор, как я был совсем маленьким. Папа показал на толпу тысяч и тысяч людей, стоявших вплотную друг к другу, насколько хватало глаз.

– Посмотри, сколько нас: бабушки, молодые отцы, старшие сестры, меньшие братья. Если мы все начнем паниковать и распространять слухи, то станем эгоистичными и неправыми. И многие люди пострадают. Мы должны знать свое место и всегда помнить, что есть более важные проблемы.

* * *

Мы с Минди медленно предавались любви. Мне нравилось вдыхать запах ее темных кудрявых волос: роскошных, теплых, щекотавших нос как море, словно свежая соль.

Потом мы лежали рука об руку, уставившись на мой потолочный монитор.

Там проигрывался зацикленный мною вид гаснущего звездного неба. Минди работала в навигации и записывала для меня видеопотоки высокого качества прямо из кабины экипажа.

Мне нравилось представлять, что это большой световой люк и мы лежим под самыми звездами. Я знал, что другие любят смотреть на своих мониторах фотографии и видео старой Земли, но на меня они производили удручающее впечатление.

– Как сказать «звезда» по-японски? – спросила Минди.

– Хоси, – ответил я.

– А как сказать «гость»?

– Окиакусан.

– Получается, мы хоси окиакусан? Звездные гости?

– Нет, так это не работает, – ответил я.

Минди любит петь, поэтому ей нравится, как звучат другие языки.

– Тяжело услышать музыку за теми словами, значения которых ты не знаешь, – однажды сказала она мне.

Родным языком Минди был испанский, но она помнила его еще меньше, чем я японский. Часто она выспрашивала у меня японские слова и вплетала их в свои песни.

Я пытался составлять для нее поэтические фразы, но, думаю, что не преуспел в этом.

– Вареваре ха, хоси но айда ни кияки ни ките. Мы пришли, чтобы стать гостями среди звезд.

– Есть тысячи способов составить фразу, – говорил папа, – каждый подходит для своей определенной цели.

Он говорил мне, что наш язык полон нюансов и мягкой грации, каждое предложение могло быть поэмой. Язык таил в себе секреты, невысказанные слова были настолько же значимы, насколько и высказанные, контекст скрывался в контексте, слой накладывался за слоем, как сталь в самурайских мечах.

Мне хотелось, чтобы папа был рядом, и я бы спросил его: «Как сказать "Я скучаю по тебе" в контексте, подходящем для моего двадцатипятилетия, когда я последний оставшийся в живых представитель своего народа?»

– Моей сестре очень нравились эти японские комиксы. Манга.

Минди, как и я, сирота. Поэтому мы и сблизились с такой легкостью.

– Ты помнишь что-нибудь о ней?

– Практически нет. Мне было пять или около того, когда я поднялась на этот корабль. А до этого помню только стрельбу повсюду и как мы прячемся в темноте, потом бежим, плачем, воруем еду. Она всегда была рядом и читала мангу, чтобы я не плакала. А потом…

Я смотрел это видео только один раз. С нашей высокой орбиты сине-белый мраморный шарик, наша Земля, вздрогнул на секунду от удара астероида, а потом всколыхнулись тихие волны, разносившие разрушения по всему свету.

Я притянул ее к себе и легонько поцеловал в лоб – поцелуй успокоения.